Сергей Фомичёв - Сон Ястреба. Мещёрский цикл
Стало быть, чародей, а вслед за ним и Тарко угадали с мнимой смертью старейшины. Но что дальше? Одолел ли кто-то из колдунов другого, или они покинули жуткую пещеру в добром здравии и полном согласии? В любом случае остаётся неясным, куда они потом направились. Скалы и река надёжно скрывали ответ.
Тарко вернулся в хижину Юзура и рассказал колдуну о том, что нашёл в пещере, но главное, о том, чего там не нашёл. Тот вроде бы вовсе не удивился пропаже, а насчёт лишних следов задумался.
– Нет, я не слышал, чтобы кто-то опекал старика. Всё это странно.
Поиски зашли в тупик. Иных зацепок у Тарко не нашлось. Оставалась единственная возможностью – вновь разыскать Алексия и, тайно следуя за ним, выжидать, когда тот приведёт к чародею. То, что два давних врага рано ли поздно столкнуться, Тарко не сомневался. Сомневался он в своих силах, ведь Сокола нужно предупредить об опасности заранее, иначе теряется всякий смысл его долгих поисков.
***После более чем прохладной встречи под Городцом, митрополит понял – его противники прознали о проклятье. Он и не думал, что удастся бесконечно морочить князьям головы, но всё же рассчитывал снять под шумок порядочное их количество. После Городца он собирался двинуть в новгородские земли, а затем и в Литву, чтобы там достать последнего из великих соперников Москвы. Теперь это лишалось смысла. Ольгерд не Борис. Он не станет предупреждать недруга стрелой, а с большим удовольствием всадит её прямо в сердце.
Замысел пришлось изменить. Теперь, когда проклятие нельзя больше использовать в качестве оружия, от него необходимо поскорее избавиться. И тут вся надежда была на Ледара, который обещал поймать мещёрского чародея. В том, что Сокол сможет распутать проклятье, Алексий сомневался, но другого выхода не видел. Разве только возвращаться в Царьград и начинать поиски там.
Он повёл монахов той самой былинной тропой, по которой когда-то ордынский царь отправился на поиск сокровищ. В конце Батыя ждало разочарование, и Алексий теперь размышлял, что уготовано ему. Наверное, впервые священник усомнился в правильности избранного пути. Не Батыеву тропу он, конечно, имел в виду, но дорогу всей жизни.
Возможно, он ошибся, отнеся нижегородских князей к врагам. Он поставил на Дмитрия, на младенца, которого ещё предстояло привести к власти над Русью, что само по себе было трудной задачей. А Константин и его сыновья уже в силе. И по большому счёту ничем не хуже его ставленника. Решительности им не занимать. Они способны и без него, без Алексия, разобраться и с ордой и с погаными племенами.
«Без него» – вот, пожалуй, ключевые слова. Не нуждаясь в особом покровительстве церкви вообще и его, Алексия, в частности, они в грядущем отведут вере место на задворках политики.
Нет. Прочь сомнения. Нужно придерживаться однажды избранного пути. Даже если те на кого он поставил, не так хороши.
***Под Городцом Тарко ухватил ниточку и теперь, пробираясь за митрополитом старой тропой, изводил себя сомнениями. Чем более спокойными выглядели враги, тем больше накатывала на юношу безысходность. Что если он опоздал? Что если поп уже добился своего и сгубил всех кого желал, а Сокол давно покоится в болотах?
Его отчаяние достигло той степени, когда любой безрассудный поступок воспринимается как освобождение от неподъёмного груза ответственности. Он готов был уже вступить в схватку со священником и его шайкой. Готов был погибнуть в неравном бою.
За спиной послышался шум. На тропе появились три всадника.
Подобное внезапное появление овд давно уже стало длядрузей Сокола обычным делом. Но третьему всаднику Тарко удивился. На старом гнедке восседал бывший воевода Малк, по прозвищу Заруба. В Мещере его не видели уже несколько лет. С тех пор, как тот покинул службу у князя и ушёл к овдам.
– Это моя сестра, Лэсти, – представила Эрвела спутницу.
Тарко узнал девушку. Именно её спасли вурды во время памятного сражения с ордой под Сосновкой. С тех пор Лэсти не в пример большинству сестёр стала помогать людям.
– Мы знаем, где найти Сокола.
Тарко облегчённо выдохнул.
Глава XLVI. Недоброе место
От Керженца и почти до самой Ветлуги простирались обширные топи Кугай-Пугай, безлюдные и тем удобные для всякого, кто ищет убежища, уединения, забвенья, а то и гибели.
Прохожие попадались здесь редко, былинная тропа, тоже не слишком оживлённая, проходила намного севернее. Единственная черемисская деревенька хоронилась от глаз, а её обитатели не спешили навстречу всякому гостю. Они могли бы рассказать об этих местах уймищу страшных вещей. Могли бы, например, намекнуть, что гиблые места вроде Чёрного озера, нескольких Чёрных речек и Чёрных ручьёв, каких в округе великое множество, названы так вовсе не из-за тёмного цвета их вод, хотя они, эти воды, порой и впрямь не уступали чернилам.
Но никто не посвящал путников в здешние предания, да и сами названия были забыты за пределами Керженских топей.
Кугай-Пугай являл собой единое громадное болото, лишь кое-где прерываемое песчаными гривами и мелкими островками, немногим отличающимися от кочек.
На одном из таких островков и остановился священник. Когда-то здесь жил молчальник. Теперь не понять какого роду-племени, какой веры и языка был сей отшельник. Сам он давно исчез, а те немногие вещи, что служили ему в годы добровольного заточения, давно истлели. Лишь утлая хижинка с земляным полом стояла посреди островка.
Монахи наскоро привели её в порядок и уступили Алексию. Сами, памятуя о проклятии хозяина, поселились рядом, под дровяным навесом.
О топях Алексий знал очень мало, однако догадывался, что негостеприимный край, куда он привёл отряд, имеет историю давнюю и мрачную. Он чувствовал, что место это оставалось недобрым и по сей день. Но именно оно как нельзя лучше соответствовало его замыслу.
По утрам митрополит выходил из хижины на поиски пропитания. До сих пор, странствуя в одиночку, затем вместе с монахами, он покупал пищу на постоялых дворах, торжках, случалось, просил подаяние. Но запасы давно иссякли, а здесь, на острове, возобновить их мог только он сам.
Обнаружив как-то утром перед порогом часть добытой монахами дичи, Алексий устроил верным спутникам выволочку. Он гневно напомнил, что на всякого, кто разделит с ним пищу, обрушится кара. И хотя понятие «разделить пищу» означало совместную трапезу, а подброшенная тайком снедь таковой не являлась, Алексий не знал наверняка всех составляющих проклятия, и зря подставлять своих людей не желал.
Он отказался от мяса, хотя с детства умел ловить птиц чуть ли не голыми руками. Не подвижничество и не посты были тому причиной. Мясо просто не лезло в глотку. Алексий ограничился сбором ягод, когда удавалось – орехов, собирал и грибы. Не грибы – сплошная отрава. С виду обычные подберёзовики, но пропитанные болотной влагой, скользкие какие-то, они прогоняли голод задолго до того, как попасть в котёл. Один их вид вызывал тошноту. И Алексий поедал клейкое варево, лишь убеждая себя, что ему требуются силы.
Запасов священник не делал. Набрав еды на день, он обычно сразу же возвращался с болот. Разводил огонь в развалившемся очаге и готовил. И за сборами пищи, и за её готовкой, но главное всё остальное время, Алексию не оставалась ничего другого, как размышлять.
Несмотря на показную отвагу, с какой он расправлялся в одиночку с князьями, священник до жути боялся своего проклятия. Только теперь он в полной мере почувствовал, что значит быть изгоем. Даже верные монахи чурались его, избегая лишних разговоров, лишнего взгляда в его сторону. Пожалуй, до встречи с ними отчуждение было не так заметно, некому было его подчёркивать.
Неужели он так и останется изгоем до конца своих дней? А как же великие замыслы? Кто кроме него сможет довести их до ума? Да и возможно ли оставаться пастырем обширной страны, скрываясь от людей, как прокажённый?
Вечерами до Алексия доносились голоса спутников. Они болтали о пустяках, рассказывая друг другу всякие небылицы, или вспоминая горячие деньки. В прежней жизни священник сносил подобную болтовню равнодушно, лишь бы та не мешала спать или думать, но сейчас ему было тошно, что он не может так вот запросто подсесть к монахам, усмехнуться в ответ на глупость или кивнуть, услышав что-то не столь наивное.
Он был даже рад, когда Кантарь с Хлыстом отправились в монастырь за мещёрским колдуном. Зуб отличался молчаливостью, а молодые монахи не решались шуметь, к тому же они по очереди сторожили подходы к острову.
***С монахами Ледар разминулся в дороге. Он явился на остров с двумя московскими воинами, едва разыскав убежище митрополита среди бескрайних керженских болот. Пришлось несколько дней обшаривать островки один за одним, и только колдовские способности позволили напасть, наконец, на след.
